«Перо», «жало», «писало», «джага», «штык», «рапира», «саксон», «инструмент», «сажало», «ёжик», «зима», «лиса», «свинокол», «садильник», «литовка», «мессер», «полоска» - все эти вполне обычные русские слова обозначают нож. Но не простой, а зековский, или зоновский, то есть изготовленный в местах лишения свободы. «Клинок вора» - особый атрибут уголовного фольклора, символ воровской чести, правоты и силы, особый символизм имеет и изображение клинка на тюремных татуировках. Попробуем же разобраться, что это за явление.
Испокон века в исправительных учреждениях нож был признаком элитарного статуса «сидельца», и это понятно. Оружия здесь быть не должно в принципе, за чем жестко следили со времен Древнего Рима и до наших дней. Однако столь же очевидно, что достать его там не проблема, но - только при наличии реальных связей в управлении учреждением или налаженных каналов поставки «с воли». А значит человек, обладающий таковыми, априори не мог быть рядовым заключенным.
Но нож всегда являлся и неотъемлемым атрибутом криминалитета за пределами тюрем и колоний, воровская субкультура возвела его в абсолют еще во времена Бабеля и Зощенко, а бурный XX век только расширил ассортимент и типаж таких изделий. «Гоп-стоп, Сэмэн - засунь ей под ребро. Гоп-стоп - смотри не обломай «перо» - все помнят, да? И «королевой» здесь, безусловно, была «русская финка», она же «финский нож», которая ведет свою замысловатую родословную от пуукко и леуку. Как таковое, это самобытное явление довольно быстро разделилось на утилитарные ножи вкупе с армейскими НР-40 или «финки НКВД» и «народное творчество», минимум на 2/3 представлявшее те самые криминальные ножи.
Причина такой популярности проста - что запретно, то и ценно. А уж кто-кто, а российские власти во все времена любили запрещать любое колюще-режущее оружие, «которым можно человека убить». Первым запрет на производство, продажу и ношение оружия гражданскими лицами издал Петр I 14 февраля 1700 года. Указ «О неношении остроконечных ножей, и о непродаже оных в рядах» гласил: «На Москве и в городех всяких чинов людем ножей остроконечных никому с собою в день и в ночь и не в какое время не носить». Наказание - битье кнутом и ссылка. Анна Иоанновна в 1736 году пошла еще дальше: «Всех волостей бывших в воровстве башкирцам, тептерям и бобылям ружье носить и с ним ездить и в домах иметь запретить. А в Уфимском уезде и в Башкирских жилищах кузнецов и кузниц не иметь». Непонятно, чем императрице не угодили одинокие мужчины-бобыли, но привычка «решать» все проблемы государевыми указами явно имеет у нас глубокие корни. Не стала оригинальничать и Екатерина II, которая в Уставе благочиния (Полицейском кодексе) от 8 апреля 1782 года прописала: «запрещение всем и каждому носить орудие, кому узаконение того не дозволяет или предписывает». Наказание за ношение - изъятие оружия в казну и штраф. С 1932 года «ножи финского типа» были запрещены для изготовления и ношения в СССР.
Понятно, что наш смекалистый народ все эти «наставления» соблюдать не собирался, ибо нож нужен не только для «тати воровской», а и для вполне обыденной хозяйственной деятельности. Сотни артелей и частных кузнецов «клепали» ножи самых невероятных форм и размеров. И «финки» шли тут на первом месте как признанный образец стиля и функционала. В итоге и появилась так называемая «русская финка» с прямым клинком, часто со скосом обуха («щучка») и долами, гардой и простой рукоятью. Но для криминалитета, являвшегося основным «заказчиком» наиболее дорогих вариантов «финки», было «взападло» иметь «мужицкое перо», отчего вспыхнула волна «украшательств», которая сразу же проявилась в знаменитых наборных рукоятях, чтобы окружающие сразу могли понять, что перед ними не обычный человек. В итоге рано или поздно попадавший «в места, не столь отдаленные» приносил с собой на зону и эти криминальные понятия о ноже как символе. И вот тут начинается самое интересное.
Вопрос первый - а где на зоне взять металл и инструменты для изготовления хорошего ножа? Ответ очевиден - нигде. Единственное, чем заключенный обладает в избытке - это время, да и то не всегда. Сложно представить себе, например, лесоруба, который после 10-часовой смены на морозе садится в уголке барака пилить себе ножик. Или криминального авторитета, который вдруг воспылал страстью к металлургии и ринулся в тайный кузнечный цех под седьмым рядом нар ковать себе «пику». Да и в целом с металлом на зоне небогато - отсюда и взялись все эти «шила» и «заточки», представляющие собой вульгарные куски арматуры, стальных прутьев, гвоздей, ложек, бандажных колец, клапанов и прочего подручного материала, которые смогли раздобыть заключенные. Ножи обычного вида стали массово появляться «на зоне» в 1930-1950-х гг., когда в исправительных учреждениях наладили производство для нужд индустриализации, фронта и восстановления разрушенного войной хозяйства. Но и тогда контроль был строжайший, и «выпилить писало» можно было только с явного ведома тюремной или лагерной администрации. Именно в 1950-е и позже, когда шло массовое амнистирование, «зековский нож» снова начинает входить в различные субкультуры, становясь своеобразным элементом престижа и причастности к воровской романтике, активно воспеваемой всякими бардами и шансонье.
Вторая проблема - мастера. В криминальной среде предсказуемо немного дипломированных металлургов или кузнецов, да еще с опытом. А набирающийся опыта у фрезерного или токарного станка зек все равно не постигнет мастерства ножедела по банальной причине отсутствия смежных знаний. Да, можно привлечь «политических», благо среди них полно и профессоров с академиками, или работяг с заводов, благо их сидело также немало, но тогда уже нужно создавать полноценные артели, что понравится мало кому из «вертухаев». Да и сам «тюремный мастер», зарабатывающий себе некоторые послабления в режиме, или авторитет в криминальной среде, по понятным причинам не сильно стремится делиться с сокамерниками. И сколь долги ни были бы сроки у «сидельцев», рано или поздно зек выходит на свободу. И «вековые традиции ножеделов» в данном конкретном СИЗО, колонии или тюрьме прерываются. И следующее поколение «умельцев» будет опять «мастрячить заточки» вместо столь полюбившихся «бугру» финок с наборными ручками из цветного плексигласа. Но зато вышедший на свободу принесет свои навыки на волю и тем самым пополнит (иногда) ряды тех самых артелей или, что гораздо чаще, будет взапой рассказывать про фантастические свойства «зековских ножей», которые и «шпалер» пополам перерубят, и сделаны из секретной стали, которую варят старые зэки в лесу, закаливая в крепчайшем чифире или крови неугодных сокамерников, и никогда не тупятся.
В реальности же «зековский нож» всегда очень примитивен по дизайну и очень слаб по материалам. Или - и вот тут начинается главное - это уже не «настоящий зековский нож», а продукция бессчетных мастеров и артелей на воле, которые «косят под зону» и массово гонят ширпотреб для соответствующей публики, причем порой на вполне современном оборудовании и из хороших материалов. Что мы в общем-то и видим в наши дни. Значительная часть «зековских ножей» производится на вполне вольных металлообрабатывающих заводах или в домашних мастерских.
Но есть и еще третий, порой неочевидный аспект криминальных ножей - а зачем? Нож - серьезное оружие, для чего все эти вычурные формы и разноцветные рукояти? Чтобы «расписать» или «по-тихому замочить» жертву, хватит и простой «пики», тем более, что в среде криминалитета специалистов по такого рода преступлениям более чем достаточно. А вот если просто запугать, подрезать кошелек или пойти на гоп-стоп, то именно вычурный или угрожающий внешний вид будет играть очень важную роль. Ну или «хозяину» зоны на подарок друзьям такую «игрушку» изготовить - тоже по понятиям, воровской флер здесь также максимально приветствуется. В итоге сходство криминальных ножей с реальными образцами остается лишь внешним, функциональность же и надежность таких изделий находятся на весьма низком уровне. Пожалуй, единственное, что привнесла в ножевой мир «зона», это резьбовое крепление клинка к рукояти, характерное для ножей-перевертышей, у которых на одном конце резьбы короткий клинок, а на втором - открывалка или что-либо подобное.
Впрочем, во времена СССР ходила вполне правдоподобная байка про зону где-то в Средней Азии, зеки которой подкинули «куму» на юбилей точную (!) копию его личного пистолета ПМ, в которой все двигалось, щелкало и разбиралось, даже серийный номер соответствовал его табельному. Но был нюанс - «шпалер» изготовили из томпака - мягкого сплава на основе латуни, так что стрелять из него не получилось бы. Однако это показывает уровень некоторых тюремных мастеров и, что характерно, уровень их информированности.
«Фиксы» - самая распространенная группа криминальных ножей, именно к ним относятся термины «жабокол», «свинорез», «финка», «перо», «кишкоправ», «лезвие», «приблуда», «финяк», «дунька» и т. д. Оно и понятно - самый простой в изготовлении тип, на который идет и рессора, и расплющенная арматура, и простая листовая конструкционная сталь. Криминальная «финка» обычно в той или иной форме повторяет «нож НКВД» - относительно короткий (до 220 мм) клинок с односторонней заточкой, прямой обух, иногда с «щучкой» и узкими долами, не несущими никакого функционала, очень часто - с гардой или развитым больстером, а также вычурным металлическим хвостовиком. Чем больше деталей и «блесток» - тем лучше, качество мало кого беспокоит. Монтаж обычно всадной или фуллтанг, столь модные некогда наборные ручки из плексигласа постепенно уходят в прошлое, а вот текстолит, металл и дерево в большом почете и сейчас.
Термин «перо», который до 1950-х гг. относился только к финкам, сейчас все больше применяют к кинжаловидным формам, также именуемым «пика», «штык», «рапира», «гютлин», «коричка», «мекердыч», «шпайка» и т. д. Их известно огромное разнообразие, от простых «заточек», до весьма изящно оформленных кинжалов преимущественно небольшого (длина клинка до 120 мм, ширина не более 20 мм) размера. Очень характерно для «зековских» ножей использование мотивов германских охотничьих кинжалов с их рукоятями из ног косули с копытом или резьбой по больстеру и рукояти. Такие ножи обычно заметно массивнее оригиналов, имеют развитую гарду и выделяются мотивами резьбы, имеющей мало общего с исходными образцами.
Впрочем, зэковские ножи весьма разнообразны по форме и размерам. Если не брать в расчет «заточку» или «шило», как простейший вариант из заточенного куска арматуры, надфиля или спицы, то можно обнаружить весьма оригинальные образцы. «Весло» представляет собой нож из столовой ложки. «Бес», «выкидуха» или «бегунок» - складные кнопочные полуавтоматы с односторонней или полуторной заточкой, часто весьма неплохого технического уровня, но предсказуемо изготовленные из посредственных сталей. «Лиса» («лисичка», «накидыш») - простой складной нож, обычно с штифтовым, инерционным или кнопочным раскрытием. «Щучка» - вариант тонкой финки, часто с изгибом клинка наподобие катласса (может быть и фиксированным, и складным). «Кишкодёр» - фикс с зубьями (не серрейтором!) по обуху. «Плеть» или «бабочка» - аналог балисонга. «Перевертыш» - нож на резьбовом креплении, прячущийся с переворотом в полую ручку. «Бочка» - обычно инструмент хозяйственно-бытового назначения (короткий клинок, открывалка, шило, свайка и т. д.) с характерной короткой бочкообразной рукоятью. А также десятки прочих вариантов, на 90% представляющих собой обычный ширпотреб.
Материалы на рукоять шли самые разные. Традиционно считается, что чуть ли не главным признаком «зековского» ножа является наборная ручка из оргстекла (плексигласа). С одной стороны, это так - в 1920-1950-х гг., когда оргстекло было в дефиците и его можно было «надыбать» лишь на авиационном или электротехническом заводе, такая рукоять служила признаком элитарности и высокой ценности. Но, во-первых, откуда оргстекло на зоне? И, во-вторых, эксплуатационные характеристики такой ручки очень невысоки - она просто скользкая, да и эстетика весьма сомнительна.
Плюс традиционная для таких ножей система крепления рукояти гайкой на всадной стержень приводила к быстрому износу рукояти - если плашки оргстекла собирались на хвостовик без клея (а тогда таковым мог быть только весьма дефицитный дихлорэтан, остальные давали очень «грязный» стык), то гайку для обработки всей ручки в сборе приходилось сильно затягивать, и через какое-то время плексиглас либо давал трещины, либо загрязнялся по стыкам, что быстро лишало нож его «красоты». Поэтому оргстекло старались комбинировать с более мягкими видами пластика (полиэтилен, полистирол, фторопласт и т. д.), металла или кожи, или использовать его в виде простых накладных плашек, под которые либо подкладывался какой-то рисунок, либо выполнялась «внутренняя гравировка» с подкраской.
А вот дерево, фанера, кожа и стеклотекстолит (привет микарте!) считались самыми удачными материалами, благо дефицита таковых практически не было. И вот тут тюремные мастера реально проявляли чудеса изобретательности, изготавливая ручки самых немыслимых форм и комбинаций материалов, зачастую без малейшей привязки к эргономике. Именно ручка «дикой» формы и расцветки чаще всего и выдается за главный признак «воровского ножа». Ну и совершенно безумная полировка клинка с какими-то немыслимыми по конфигурации спусками всех видов, что явно делалось в попытке скрыть изначально бросовое качество металла.
Ножны криминальных ножей - весьма интересная тема. Понятно, что большинство из них носилось без каких-либо чехлов, которые только мешают быстрому извлечению, да и скрытному ношению помогают плохо, лишь увеличивая габариты. Ножны как таковые характерны только для фиксированных ножей кустарного или заводского производства и в большинстве случаев представляют собой просто кусок кожи, сложенный пополам и прошитый либо проклепанный. Чаще всего их делали для так называемых «охотничьих ножей», и так отличавшихся изрядными размерами. Погружные ножны сибирского или скандинавского типа встречаются только на репликах этнических ножей, что понятно - уж больно криминал любит гарду, а она с такими ножнами сочетается слабо. А вот всякие потайные карманы на одежде - от скрытых в подкладке или рукаве до поясных или наголенных - встречались в прошлом весьма часто.
И да, «творчество зеков» рождало порой не только ножевые химеры, но и такие вот «чудеса дизайна». Но об этом как-нибудь в другой раз.
